«…вследствие чего, как я и предупреждала ранее экспериментаторов, они не только разнесли лабораторию (попортившись там изрядно, эти смертные скоро скончались), но и испортили существ, почти готовых к эксплуатации. Восстановлению они подлежать не могут (и существа, и экспериментаторы), хотелось бы получить новую порцию материала, и в этот раз с избытком».
Шатани поставила точку и подняла глаза на камин, языки пламени которого отбрасывали на стену странные тени. Вот человек гонится за животным и поражает его… магией?.. Нет, это не человек, а бог. Это не магия, а желание. Это не животное, а девушка. Бог подходит ближе к жертве и одевает ошейник. Она сопротивляется, но скованная по рукам и ногам, не может помешать. Плечи Шатани дрогнули, рука поставила жирную кляксу, покрывшую половину слов, написанных ранее. И тут же пергамент был сожжён, а пепел его развеян ветром… по залу? Ветер в зале, это даже не удивительно, когда тут же находится Сестра Смерти.
В последнее время богиня начала замечать в себе некоторые проявления раздражительности, прямой и яростной злости на окружающих. Приходилось постоянно одёргивать себя, словно возвращаться в ту самую «правильную» реальность, из которой вышла несколько мгновений назад. Возвращение происходило, как правило, довольно болезненно: не в том смысле, что наносились какие-то телесные раны, но в первую очередь страдала гордая и непокорная душа. Возвращение через признание ошибок – это самое жестокое, что можно представить, особенно когда тебя отрезвляют насильно твои же… слуги?
И Шатани закрылась. Она старалась избегать контакта с кем бы то ни было, включая слуг-бесов, делая всё необходимое (на радость этих же бесов, к слову) самостоятельно. Отослав Морфия на два года и не принимая Мирру, которая, в прочем, никогда не любила Бездну и проводила больше времени на поверхности, в слое Ярны, Сестра Смерти замкнулась в себе.
Утешение она нашла, простите уж на причудливый каламбур, в себе. Полностью открыв для себя тот объём знаний, которые так тщательно впихивал в её головку Дахель, Шатани начала проводить удивительнейшие и опаснейшие эксперименты, что называется «для себя». Она месяцами (а что для бога месяц?) забывала, что такое еда и сон, сбросила всю рабочую текучку на Посланника и развлекалась, выплёскивая гнев.
Наверное, это назвали бы не иначе, как «кризис среднего возраста». Наверное, если бы она его достигла, ведь переведя божественные мерки в людские Шатани от силы можно было бы натянуть лет восемнадцать. «Переходный возраст», так сказали бы учёные мужи. И вновь смысловая ошибка. А гнев, тем не менее, уходил. Пусть постепенно, но в душе дочери Мастера Смерти начал устанавливаться хрупкий и относительно мирный покой. Буквально неделю назад, она поднималась с отчётом в Химмел и – о неожиданность! – ничего там не разнесла. Будь у Шатани время, она наверняка поставила бы себе памятник, ну, на худой конец, заставила бы грешников вылизать тот, что в храме Трёх Богов… Ну да не суть, ведь дело в том, что хрупкое равновесие это сейчас видело на грани, ибо всего несколько дней назад она узнала о новой выходке Морфия: любовнице – как посчитала сначала Шатани – к которой полубог посмел (о, ужас!) испытывать истинные чувства. Наплевав на замкнутость, Сестра Смерти срочно вызвала полубога с приказом срочно сдать отчёт. Ну, а там дело просто – две строчки и пожалуйте на высокую аудиенцию, Морфий.
И вот теперь Шатани почувствовала присутствие сына за дверью. Что ты там мнёшься? Входи. Тихим голосом мысленно произнесла она, зная, что он услышит.